Гайдзин. Том 1 - Джеймс Клавелл

– Так вы полагаете, бедная девушка добьется своего?

– Мы должны приложить все усилия, чтобы это случилось. Теперь, когда у нас есть против нее улика, которой мы, при необходимости, можем воспользоваться, простая логика нашей политики требует, чтобы мы помогли ей. – Губы Андре сжались в тонкую линию. – Да и не думаю я, чтобы она была, как вы выразились, «бедной девушкой». Она сама готова заманить его в силок любыми средствами, какие будут необходимы. А?

Сератар откинулся на спинку красного кожаного кресла. Его рабочий кабинет выглядел убого, интерьер несколько оживляли писаные маслом картины малоизвестных французских художников, в числе прочих Мане, которые он время от времени покупал по дешевой цене через своего парижского агента.

– Она просто отвечает на любовь молодого человека. – Он швырнул листок назад. – Нет, мне не нравятся эти методы, Андре. Он недостойны вас. Посоветовав девушке отдать ему только половину письма, вы сами подтолкнули ее в болото полуправды.

– Макиавелли писал: «Государству необходимо прибегать ко лжи и полуправде, ибо люди созданы из лжи и полуправд. Даже государи». И уж конечно, по определению, все послы и политики. – Андре пожал плечами. Он бережно сложил письмо. – Возможно, нам и не придется его использовать, но это хорошо, что оно у нас есть, потому что мы представляем интересы государства.

– Использовать его? Каким образом?

– Того факта, что она разорвала его и…

– Но она не рвала, – потрясенно перебил его Сератар.

– Разумеется, – холодно ответил Андре. – Только это будет ее слово против моего, и кто, как вы думаете, выиграет это состязание? Того факта, что она разорвала вторую страницу и показала Струану только первую, должно быть достаточно, чтобы опорочить ее в его глазах. Это даст ему безупречный повод отречься от любого обещания жениться на ней, «поскольку он был обманут». Его мать? Знай она об этой страничке, она пошла бы на многие уступки для нас, чтобы заполучить ее, если сын станет настаивать на этом браке вопреки ее совету.

– Мне не по душе шантаж.

Андре вспыхнул.

– Мне не по душе многие из тех методов, к которым мне приходится прибегать для достижения наших, я повторяю, наших целей. – Он положил страницу, исписанную ровным, красивым почерком, в свой карман. – Пущенный по рукам в свете или опубликованный со всеми деталями, этот документ уничтожит Анжелику. В суде он будет равносилен приговору. Возможно, он лишь доказывает правду: что она искательница приключений, вступившая в заговор со своим отцом, который в лучшем случае может считаться беспутным игроком и скоро будет объявлен банкротом, как и ее дядя. Что же касается подталкивания ее куда-то, так я говорю ей лишь то, что она сама хочет знать и повторять. Чтобы помочь ей. Это ведь она оказалась в трудном положении, не я и не вы.

Сератар вздохнул.

– Печально. Печально, что она так запуталась.

– Да. Однако она запуталась, не так ли, и это нам на руку? – Губы Андре улыбнулись, но не глаза. – И на руку лично вам, мсье? При разумном подходе это гарантировало бы вам ее полную покорность и покладистость, не так ли, если бы ваше бесспорное очарование подвело вас, в чем я сомневаюсь.

Сератар не улыбнулся.

– А вы, Андре? Что вы собираетесь делать по поводу Ханы, вашего Цветка?

Андре резко вскинул на него глаза.

– Цветок умер.

– Да. И при таких странных обстоятельствах.

– Ничего странного, – сказал Андре, и глаза его вдруг стали холодными и неподвижными, как у рептилии. – Она покончила с собой.

– Ее нашли с перерезанным горлом, перерезанным вашим ножом. Мама-сан говорит, вы провели с ней ночь, как обычно.

Андре пытался понять, почему вдруг Сератар стал так настойчив в своих расспросах.

– Это так, но вас это не касается.

– Боюсь, что касается. Вчера местный чиновник бакуфу прислал официальный запрос на информацию по этому делу.

– Скажите ему, пусть пойдет и свершит сеппуку. Хана, Цветок, была особенной, да, она принадлежала мне, да. Я заплатил самую высокую цену, чтобы спать с ней, но она по-прежнему оставалась лишь частью Ивового Мира.

– Как вы столь справедливо заметили, люди созданы из лжи и полуправд. В жалобе говорится, что у вас с ней вышла жестокая ссора. Потому что она взяла себе любовника.

– У нас была ссора, да, я хотел убить ее, да, но не по этой причине, – пробормотал Андре, задыхаясь. – Правда… правда заключается в том, что у нее действительно были клиенты. Трое… в другом доме, но это было… это было до того, как она стала моей собственностью. Один из них… один из них заразил ее дурной болезнью, она передала ее мне.

– Mon Dieu, сифилис? – вымолвил Сератар, цепенея от ужаса.

– Да.

– Mon Dieu, вы уверены?

– Да. – Андре встал, подошел к буфету, налил себе коньяка и выпил. – Бабкотт подтвердил это месяц назад. Диагноз точен. Это могла быть только она. Когда я спросил ее об этом…

Она снова возникла у него перед глазами: они были в их маленьком домике в саду дома Трех Карпов, Хана смотрела на него снизу вверх, на безукоризненном овале ее лица застыло слегка встревоженное выражение. Ей было всего семнадцать лет, и ростом она не превышала пяти футов.

– Хай, гомэн насай, Фурансу-сан, пятно как васа, но год назад, мой пятно сукоси, мар'инький, хай, мар'инький, Фурансу-сан, сукоси, нет прахой, уходить совсем, – тихо прощебетала она с нежной улыбкой на обычной своей смеси японского и кусочков английского, неизменно выговаривая «р» вместо «л». – Хана говорит мама-сан. Мама-сан говорит доктор смотреть, он говорит нет прахой. Нет прахой пятно но патаму сто тор'ика начинать подуски спать и я мар'инький. Доктор говорить моритвы в храм и рикар'ство пить, брр! Тор'ка немножко недери потом все уходить совсем. – Она радостно добавила: – Все уходить совсем.

– Это никуда не «ушло совсем»!

– Почему сердица? Нет проха думать. Я моритвы в храм Синто как доктор говорить, много тэйров давать монах, я кэсать… – ее лицо весело сморщилось, – кусать бяка рикар'ство. Немнозка недери потом все проходить.

– Это не прошло. И не пройдет. Лекарства нет!

Она странно посмотрела на него.

– Все проходить, ты смотреть меня, мой без одезды, весь, скор'ка раз, neh? Конечно, все уходить совсем.

– Ради Христа, да не прошло это!

Она опять на секунду нахмурилась, потом пожала плечами.

– Карма, neh?

Он взорвался. Это потрясло ее, она тут же уткнулась головой в татами и принялась жалобно просить у него прощения:

– Нет прахой, Фурансу-сан, все уходить, доктор говорить, все уходить. Васа видеть этот доктор скора мозна, все уходить…